Поправки и замечания по реалиям и т.п. приветствуются.
День выдался абсолютно прозрачный, как бывает в начале осени, когда первые сентябрьские шторма выметут всю летнюю дымку и воздух сделается чист до самого окоема, так что с западных берегов можно разглядеть вдали сияние Эрессеа. Ну, отсюда-то Эрессеа не видать - разве что Стена Ночи блеснет на севере... Он усмехнулся, встал со скамьи, высеченной в скале, в том месте, куда нарочно ходили любоваться морем на закате, и не торопясь зашагал через сад, вороша ногами опавшие листья и вдыхая сложный, пряный букет осенних запахов. С каждым годом он различал в нем все больше оттенков: от вянущих роз и палой листвы, где больше всего было листьев лауринкве - южная красавица боялась холодов и опадала первой еще до их прихода, - до аромата свежескошенной травы на лужайке и взрыхленной земли: младшая внучка, торопыга, повыдергала увядшие летние цветы и уже посадила луковицы тех, что должны по весне первыми взойти из-под стаявшего снега. У них на севере зимы бывали довольно суровыми. Его это никогда не смущало - зимние бури, когда Манве швыряет в лицо пригоршни мокрого снега и свирепый Оссе бросается на скалы, норовя дотянуться своими многопалыми руками до мирных владений Йаванны, нравились ему не меньше звонкого весеннего пробуждения или блаженного летнего покоя. Но осень...
Осень он любил иначе: глубокой, преданной любовью, как любят друга детства, что живет вдали и наезжает погостить не чаще раза в год. И не случайно он выбрал именно этот день и захотел остаться наедине с нею. Этот день полностью принадлежал ему, и он мог бы провести его в кругу родных и друзей, но нарочно попросил, чтобы его пока не беспокоили без особой нужды. И сейчас в саду стояла тишина - лишь тоненькой строчкой простого шитья по будничному платью звенела в ней песня одинокой аммалинде. Да еще снизу, из-под холма, доносился смех и визг ребятишек. Детям велели не шуметь сегодня в саду, и они удрали играть на берег. Он усмехнулся и ступил на извилистую тропинку, ведущую к морю. Если он пожелал побыть сегодня один, это не значит, что ему не хочется лишний раз посмотреть на правнуков.
Завидев патриарха, малышня поначалу притихла, а потом принялась подбираться поближе, словно игривые котята к громадному псу, развалившемуся на солнцепеке. Оно и неудивительно: грозного главу семьи, что, бывало, повелевал домочадцами мановением бровей, они уже, почитай, не застали, а их добрый прадедушка вот он. Первой не выдержала самая младшая, Мирис:
- Деда, а деда! А сегодня же пир в твою честь, да?
Он невольно расплылся в улыбке. Рыжая, конопатая Мирис, младшая дочка старшего внука, была его любимицей, и сейчас на душе сразу потеплело.
- Пир, Миринья, пир. Большой пир, ты такого и не помнишь.
- Ух ты! А пирожные будут?
- Непременно будут. А то какой же это пир, без пирожных-то?
- А какие?
- Не знаю еще. Они же пока не готовы!
Мирис недовольно фыркнула, смешно морща носик, и ускакала играть с друзьями из рыбацкой деревушки - ребятишки, уж разумеется, с самого утра ошивались тут в ожидании праздника. А Нильдо с Йестамире остались. Они были ровесники: сын и наследник старшего внука и внучкина дочка. Нильдо просто стоял, глядя на прадеда из-под лохматого белобрысого чуба, а Йестамире так и вертелась, так и приплясывала, будто прохладная осенняя земля припекала ей босые пятки. Видно было, что девчонку распирает Вопрос. И наконец она не выдержала.
- Алататто, - почти шепотом спросила она, - дедушка, а ты... а тебе не страшно?
Бедный Нильдо! Он чуть сквозь землю не провалился. Зыркнул, шикнул, дернул сестру за рукав.
- Да ты ш-ш!.. Да ты что такое говоришь-то!..
Очевидно, что по понятиям отважного Нильдо о таком и помыслить-то было позором.
Он не выдержал и рассмеялся.
- Ну, а вы как думаете? Страшно, конечно.
Нильдо обернулся к прадеду и уставился на него, разинув рот. Видно было, что сейчас он ухитрился одной фразой поставить с ног на голову все представления мальчишки о достойном и недостойном.
- Вот как тогда, когда я собирался на вашей прабабушке жениться.
- А тебе тогда страшно было? - удивилась Йестамире.
- Еще бы не страшно! Это же, считай, одна жизнь кончится, другая заново начнется. Уже не уйдешь, как бывало, в плаванье в Средиземье годков этак на пять, на восемь. Тут призадумаешься. Был ты вольный молодой мореход, а тут разом станешь дедом-домоседом, вот как я сейчас. Ну, мне тогда так казалось. Все равно как с обрыва в море первый раз прыгать.
Он обвел детей взглядом.
- Но я все-таки решился. И как вам кажется, стоило оно того?
Нильдо только плечами пожал. Его, как и любого нормального мальчишку, подобные вопросы до поры до времени не занимали. Йестамире же молча кивнула, во все глаза глядя на прадеда.
- Ну вот. И сейчас оно того стоит.
* * *
На закате, дождавшись, когда Ариэн уведет свой пылающий корабль за стены Валинора, длинная процессия в праздничных, черных, шитых золотом одеждах спускалась через сады к домам предков. Теплый вечерний ветер веял в лицо, неся навстречу запахи полей и спелых яблок.
Он шагал впереди, ведя под руку жену. Хотелось бы, конечно, уйти вместе, во многих семьях так и делали - но нет, Тингилья еще не готова. Он знал об этом заранее, еще до того, как спросил. Да и то сказать: она, как-никак, на восемь лет младше. Успеет еще отдохнуть, у нее пока и тут дел полно.
По другую руку от него, как полагается, шел старший сын, Воронве.
- Славная осень нынче, онья, - сказал он, жадно втягивая пьянящий, душистый воздух. Тянуло горелой ботвой, и поздними осенними лилиями, и подгнившей сливой из соседнего сада. - Урожай хороший. И осенняя путина обещает быть удачной.
Воронве кивнул. И спросил:
- Может, подождешь еще? Смотри, какой вечер чудесный. Никто не осудит, если ты передумаешь.
Он улыбнулся, покачал головой. Многие передумывали в последний час, иные и не по одному разу. Но нет, он уж твердо решил. Лучше уйти раньше прочих, чем загоститься. Понятно, что Воронве не хочется его отпускать - отпускать-то всегда не хочется, - но где-то надо закончить строку, прежде чем она упрется в край листа и неуклюже завернется книзу, как у неумелого писца.
Дверь ждала его, заранее отворенная настежь. Внутри было приготовлено ложе, и ритуальные свечи горели у изголовья. Он встал у порога и повернулся к своим спутникам. Он уже не улыбался, лицо его сделалось сурово. Страшно, страшно - к чему лгать себе в последние мгновения? Страшен Дар Единого, предназначенный Младшим Детям. Но этот порог переступает всякий, и лучше сделать это своими ногами и по доброй воле, чем ждать, пока тебя вытолкают силой. Он произнес слова прощания, и огромная толпа - дети, внуки, правнуки, воспитанники, друзья, соседи, - откликнулась нестройным хором. Он кивнул, развернулся и вошел, не оглядываясь.
Только жена и старший сын вошли за ним следом и встали в ногах, так, чтобы он мог видеть их лица. Воронве застыл недвижно, Тингилья не выдержала и уткнулась лицом в платок. Он еще некоторое время слышал ее рыдания, но постепенно они отдалялись, отдалялись вместе со светом свечей, пока не стихли вовсе. Он уснул крепким сном и не слышал более голосов этого мира.
* * *
Когда догорели свечи, они с матерью вышли и Воронве затворил за собой дверь. Тяжела была дверь последнего приюта и, закрывшись, стала заподлицо со стеной, будто ее тут и не было. Младший брат и сестра подхватили плачущую мать под руки и повели обратно к дому, а Воронве остался стоять у входа в усыпальницу.
Стоял он долго, сам не зная зачем. Уже вечернее небо сделалось ночным, и тысячи звезд засияли холодным блеском. Уже наверху, в садах, вспыхнули костры и зазвенели струны - семья провожала отца, деда и прадеда. А наследник, новый глава семьи, все медлил у склепа, как будто ждал чего-то. Но наконец вздохнул, молча погладил сомкнувшуюся стену и пошел домой, к пирующим.
Он заранее знал, что в свой черед тоже уйдет осенью. Отец был прав: хорошее время для прощания...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →