"В своем докладе о дисциплине я позволил себе усомниться в правильности общепринятых в то время положений, утверждающих, что наказание воспитывает раба, что необходимо дать полный простор творчеству ребенка, нужно больше всего полагаться на самоорганизацию и самодисциплину. Я позволил себе выставить несомненное для меня утверждение, что пока не создан коллектив и органы коллектива, пока нет традиций и не воспитаны первичные трудовые и бытовые навыки, воспитатель имеет право и должен не отказываться от принуждения. Я утверждал также, что нельзя основывать все воспитание на интересе, что воспитание чувства долга часто становится в противоречие с интересом ребенка, в особенности так, как он его понимает. Я требовал воспитания закаленного, крепкого человека, могущего проделывать и неприятную работу, и скучную работу, если она вызывается интересами коллектива".
То есть все эти идеи о самовыражении, о просторе для творчества ребенка (в сети лежит плохо вычитанный текст, в котором вместо "простор" - "отпор", и почти всюду так и оставили, невзирая на очевидную нелепость), сейчас бы еще добавили про "мотивацию"... Это все уже было сто лет назад, цвело и пахло. Понятно, что Макаренко полемизирует с оппонентами и нарочно старается выставить их в смешном виде. Но я подозреваю, что он не особо преувеличивает, изображая их кабинетными теоретиками, которые боятся детей и стараются изобрести какие-то новые способы воспитывать, не воспитывая. Ну, то есть так, чтобы избежать необходимости конфликтовать, заставлять, настаивать на своем - это ведь трудно и неприятно. И вообще, настали новые времена, воспитывать по-старому, как нас самих воспитывали, разумеется, неприемлемо, а как по-новому - непонятно. Я это очень хорошо понимаю, потому что сам такой и детей, на самом деле, не люблю. Хорошо бы ребенок как-нибудь сам, добровольно и с песнями - и учился, и лечился, и трудился, и приучался себя обслуживать... Проблема в том, что делать, если он не хочет. Макаренко начинает свою историю с того, как он избил воспитанника (кстати, ни разу не ребенка... хотя, впрочем, "тинейджера", да). Да, это случилось один раз. Но все вновь приходящие были уже в курсе: что этот - да, этот может. И не случайно эта глава, из которой я взял цитату в начале поста, продолжается историей о том, как несчастные, забитые воспитанники чуть не порвали начальство за своего наставника. "Ах, какие у тебя молодцы! Ты знаешь, после того, что мне наговорил Шарин, я думал, встречу забитых, несчастных, ну, понимаешь, жалких таких… А они, сукины сыны, как завертелись вокруг нас: черти, настоящие черти. А как за нами погнались, черт, такое дело! Шарин сидит и все толкует: «Я думаю, они нас не догонят». А я ему отвечаю: «Хорошо, если в машине все исправно».
Макаренко вообще повезло: он начинал в уникальных условиях. Для начала, на самом деле, он работал отнюдь не с детьми, и даже не совсем с подростками. Скорее с тинейджерами. Всем главным героям "Педагогической поэмы" на момент начала действия, в 1920 году, лет 17-18. В 1923 году, когда они уходят из колонии, им, соответственно, по 20-21. Это даже по нынешним меркам уже не очень-то дети, тем более по тогдашним. После того, как Макаренко подчинил себе эту верхушку, дальше заработала система, известная в любой public school, когда младшими управляют не педагоги, а старшие ученики. Именно детей, в возрасте 10-15 лет, с которыми больше всего приходится иметь дело школьным педагогам, в колонии было мало, и их строили старшие. Во-вторых, в колонии преобладали мальчики. То есть парни. Девочек было вдесятеро меньше, и внимания им по тексту уделяется куда меньше. Фактически, все приемы, которые упоминает Макаренко, лучше всего работают в чисто мужском коллективе. Если педагогу придется иметь дело с коллективом, где девочек и мальчиков поровну, такое просто не прокатит. Несколько девочек непременно откажутся играть в эти "отряды" с "командирами", одна из этих девочек непременно окажется авторитетной, у них заведутся свои параллельные игры, весь смысл которых именно в том, что воспитателей в эти игры не пустят, своя альтернативная иерархия... и пиши пропало. Ну и, в-третьих, у Макаренко была совершенно уникальная возможность, которая сейчас есть разве что у преподавателей лучших элитных школ - а у них и так другие проблемы. Возможность сказать "не нравится - уходи". Да, он описывает, как он до последнего боролся за каждого воспитанника, но тем не менее у него всегда была возможность воспитанника выгнать, а у воспитанника - возможность уйти. Да, на улицу, да, в никуда - но эти дети умели жить на улице. А коллектив, где ты остаешься по доброй воле, откуда всегда можно уйти, если ты не ужился - это принципиально иная вещь, чем место, откуда ты в ближайшие семь лет никуда не денешься, что бы ни случилось. Даже если ты знаешь, что никогда никуда не уйдешь и идти тебе некуда, все равно, сама возможность уйти дело меняет принципиально. Ни у одного современного преподавателя средней школы, а уж тем более у воспитателя колонии для несовершеннолетних такой возможности, разумеется, нет.
На самом деле, зная то, что я знаю сейчас, я думаю, что Макаренко делал очень простую и эффективную вещь. Его "коллектив" - не что иное, как стая. Группа людей, объединенных общим делом. Это действительно самый эффективный способ заставить людей объединиться и работать сообща и, кажется, большинство самых эффективных систем воспитания в истории построены на этом. Такой коллектив естественным образом возникает везде, где люди заняты чем-то, поглощающим большую часть их времени, будь то на войне или в кружке юных мореходов. Но мне еще в детстве казалось, что, например, с моими одноклассниками то, что делал Макаренко, не сработало бы. С домашними детьми, ежедневно приходящими в школу на несколько часов из семьи, эти методы работать не будут. И теперь я понимаю, почему. Во-первых, да, возможность расстаться с теми, кто принципиально не уживается и не желает уживаться. Более того: некоторые воспитанники уходили и потом возвращались. То есть не просто возможность уйти, а возможность уйти и потом передумать. И во-вторых, таки да, общее дело. В советской школе важность "общего дела" понимали, но за него все время пытались выдать учебу, а учеба, особенно в ее школьном формате, для этого не годится. Учеба в любом случае - дело индивидуальное. Кто-то способный, кто-то не очень, кто-то целится в вуз, кто-то уже давно решил, что пойдет на завод, кто-то вообще принципиально не хочет учиться, а выгнать нельзя, надо тянуть за всеми... В британских public schools "общим делом" служит игра. Футбол, крикет, квиддич - что угодно. Плюс там существует система "домов" - разновозрастных коллективов, аналогичных макаренковским "отрядам". Эта система работает куда лучше. Скажем точнее - надежнее: не в том смысле, что она так уж хороша, а в том смысле, что механизмы надежней и результаты чаще соответствуют заявленному. Все ее плюсы и минусы известны всякому, кто читал "Гарри Поттера". Твой дом принимает твою сторону во всех конфликтах - и твой дом тебя же и затравит, если ты что-нибудь сделаешь не так, при полном невмешательстве педагогов. Те, кто "вписывается", вспоминают старую добрую школу с нежностью; те, кто "не вписывается" - нерасторопные, неуклюжие, неспортивные - вспоминают школу как худший кошмар в своей жизни. У Макаренко вместо школьной учебы (которая в колонии была - и это, в принципе, все, что о ней известно) была работа. Сельское хозяйство и производство, которое он сумел-таки сделать привлекательным и превратить в смысл жизни.
Я думаю, в наше время, с современными детьми система Макаренко тоже прекрасно работает. Но при условии соблюдения как минимум этих двух условий: добровольность участия и наличие общего дела, важного для всех воспитанников. Можно даже без всей этой армейской мишуры, теперь такого не носят. Но без добровольности и общего дела система просто не взлетит. То есть в обычной средней школе можно взять какие-то идеи Макаренко, но вводить систему отрядов с командирами и полувоенную форму - чистый карго-культ. Дело не в униформе.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →